Начну, пожалуй, с новой книги Бориса Акунина из серии "История государства Российского в повестях и романах", которая называется "Седмица Трехглазого".
Это уже четвертая книга из этой серии, о первой, изданной еще в 2013 г., "Огненный перст" я писал (здесь), о второй - "Бох и Шельма" я писал здесь, о третьей - "Вдовий плат" см. здесь.
Каждая из книг есть самостоятельное повествование, связанное только родством главных героев во времени.
"Седмица Трехглавого" это книга, фактически состоящее из семи рассказов из жизни главного персонажа, этакого русского Шерлок Холмса - Маркела, начиная с его детства и заканчивая уже его солидными годами. Читается, как и почти всё у Акунина, на "в один присест".
Вообще у книг Бориса Акунина (Чхартишвили) есть один большой недостаток... они заканчиваются, когда ты их дочитываешь. И это очень грустно, т.к. эффект "оторваться невозможно", воздействует на тебя очень сильно.
Ну и, конечно я подобрал из книги яркие цитаты и афористичные высказывания, там даже о налогах есть. А еще мне нравятся цитаты Акунина, написанные вроде бы как "о прошлом", но превосходно подходящие для сегодняшнего дня.
Борис Акунин
«Седмица Трехглазого» (2017)
Без книжного знания прожила бы свой век, как куница или
глупая белка, думая, будто лес и есть весь мир. (С. 11).
Это раньше было: кто воевода, тому и сытно, а теперь
наоборот – кому сытно, тот и воевода. (С. 12).
«Кесарева память коротка, яко тень от полуденного солнца»
(С. 134).
Вот ведь двадцать с лишним лет царю отслужил. Каких только
дел не делывал, каких только доблестей не являл. И что имел? Подьячество
неверстанное да невеликий домишко. А тут кошку мурлявую сыскал – и уже дворянин
при жалованном поместье да на плечах шуба ценой еще в два поместья.
Покачал головой, дивясь баловству судьбы.
Степан Матвеевич понял без слов.
– Это потому так, Маркелушко, что дело велико не смыслом, а
надлежностью. Кто эту правду уяснил, высоко взлетает.
– Как это – надлежностью?
Окольничий объяснил:
– Почему царя величеством называют – знаешь? Все, что до
него надлежит, хоть горшок ночной – великое. И лучше при царском ночном горшке
состоять, чем вдали от царя быть воеводой.
– А по мне лучше воеводой, чем при горшке.
Посмеялся Проестев, но недолго. Пришла ему в голову другая
мысль, от которой начальник посмотрел на новоиспеченного дворянина уже без
усмешки. (С.
132).
Охотничьих псов надо держать в тощете. (С. 138).
Пепелищ почти столько же, как в Москве после Смуты. Она
теперь переместилась сюда, в некогда богатый южный край и грызла его своими
гнилыми зубищами. Почему нельзя, чтобы беды и войны совсем нигде не было – сие
великая Божья притча, и разгадать ее человеческому уму не под силу. (С. 142).
Чем больше разбалтывается снизу, тем строже становится
наверху, но мысль была пустая и не ко времени. (С. 193).
Мзды Трехглазый не брал даже в тощие годы, когда был беден.
Ибо кто платит, тот и сверху, а у государственного человека сверху может быть
только государство. Он сам – государство. Выше этой чести ничего нет, она
дороже богатства. А кому богатство дороже чести – не служи. Иди торгуй или еще
что. «Заплатишь – дам, не заплатишь – не дам» только курвы говорят, ну так на
то они и курвы.
Иное дело благодарность. Когда хорошо исполнил дело и спас
кого-то либо сильно помог, и люди сами хотят тебя подарить, не по принуждению,
а от признательности сердца. Обижать их – грех и суегордие. Даже и в Писании
сказано о мирной жертве благодарности. (С. 171).
У Бога времени не бывает, у Него одна мера: вечность. (С. 221).
Отец Корнилий многажды говорил: любая перемена и любое
новшество – зло, ибо с перемен и новолюбия начался грех. Сатана подучил Еву
сделать то, что раньше не делалось, и нарушился Божий порядок, и нет с тех пор
ему восстановления. Это в Европе все от добра добра ищут, вечно желают новых
удобств и богатств, а тем ли душа жива? Вот русский народ новобесия не
приемлет, а держится за старину, за то и возлюблен Господом паче прочих. (С. 220).
Давно открыто отцами-вероучителями, что монаху для
достижения блаженного покоя надлежит избавиться от шести сует и двух слабостей.
Суеты, они же любия, таковы: сребролюбие, чреволюбие, блудолюбие, гордолюбие,
гневолюбие и тщелюбие, а слабости – уныние и печальствование. Из сих восьми
ступеней старец Мартирий поднялся на семь. Оставалась только последняя, самая
трудная: бывало, что отец келарь печальствовал – о несбывшемся. (С. 219).
Но всякие запертые врата открываются перед тем, у кого есть
ключ. А ключ всегда при себе – молитва. (С. 217).
В нынешнем душевном состоянии он радовался и удивлялся
каждый божий день, по многу раз. Потому что каждый день – он и есть Божий, и
если б человекам это знание доставалось с рождения, то все бы жили на свете
иначе. Мир наполнен чудесами, только нужно уметь их видеть, и нельзя перестать
им радостно удивляться.
Но, может, и хорошо, что простую эту науку постигают лишь на
исходе жизни. Первым созревает тело, и сначала живешь им. Потом у кого
доспевает ум – живет умом. А душа зреет медленно, говорит тихо, и ее голос
становится слышен, когда перестает кричать тело и начинает сознавать свою
тщетность ум. (С. 215).
О податях...
Вильну отдали. Минск отдали, Белую Русь тоже. На Украйне
творится не поймешь что: наш гетман Яким Сомко воюет с изменным гетманом Юрьем
Хмельницким. И гонят, гонят на юг, на запад всё новые полки, забирают лошадей и
телеги, выдумывают небывалые подати. Людишки без того все голодраные, но нет –
теперь еще велено изъять с них пятину, пятую часть всего имущества, ради
обороны веры и отечества. И не объясняет никто: как это – наступали, наступали,
а теперь надо обороняться? (С. 164).
